Сегодня понятие «театр кукол» не кажется актуальным. Его предлагают заменить на «театр анимации», «театр объекта», «визуальный театр», «фигуративный», «театр неживой материи»… Во-первых, потому что в восприятии зрителей куклы устойчиво ассоциируются с детством, с тем, что должно вызывать умиление, и к чему нельзя относиться серьезно. Во-вторых, потому что «в театре кукол на сцене должны быть куклы». А кукол там нет.
В отечественной традиции существует стандартный набор клише, который в большинстве случаев поддерживают сами кукольники, выстраивая себе профессиональные границы, а после – пытаясь их преодолеть.
В одном из интервью, в ответ на нелепое восклицание журналиста: «Но Вы же прожили с куклами часть жизни!», Резо Габриадзе спокойно возразил: «Я с куклами не прожил. Я занимался тем же, чем в кино, – я рассказывал вам истории. Их можно и с помощью палок рассказывать, можно – с помощью танцев…».
— И что, у вас с ними так и не возникло никаких отношений?
— Меня часто спрашивают: о чем думают куклы ночью? И я им отвечаю: о чем думают кларнет, рояль, перо писателя? Или табуретка? Откуда я знаю… Я не занимаюсь такими сладкими сантиментами. Для меня все это только инструменты .
С наступлением эпохи режиссуры кукла в театре превратилась в инструмент для авторского высказывания. Из традиционного, регламентированного искусства театр кукол стал пространством, в котором возможно моделирование любых форм, соотношение любых масштабов и объемов, визуализация любой метафоры. Если исторически каждая технологическая система кукол была моделью мироздания в миниатюре, то в XX веке этих моделей стало бесконечное множество – по количеству авторов, их создающих. Как модернисты в живописи, кукольники могут творить свои художественные реальности, неограниченные в выборе средств, технологий, фактур. В этом измерении абсолютной свободы театральной фантазии были созданы лучшие спектакли Филиппа Жанти и Резо Габриадзе; сегодня там мирно сосуществуют Лиликанские спектакли московского театра «Тень», рассчитанные на аудиторию от трех до пяти человек, и гигантские куклы французской компании «Royal de Luxe», для которых сценической площадкой становится весь город.
В этом контексте довольно странно выглядит бытующая установка, что в театре кукол главное – кукла. Эта намеренная самоизоляция с советских времен привела к тому, что театр кукол оказался практически исключен из интересов профессионального театрального сообщества и сегодня вынужден отвоевывать свои позиции. Кукольному театру приходится доказывать очевидные истины: что не кукла, а кукольник придумывает свой театр. Что спектакль – авторское высказывание. Что кукла остается в истории как артефакт, но подразумевает, что она была созданием чьих-то рук. Сегодня уже не традиция определяет выбор фактуры, междисциплинарные и межвидовые границы стали условностью, а кукольный театр существует в общекультурном пространстве XXI века. Понять его место в этом пространстве, сформулировать его специфику, расширить границы восприятия – задачи нашего нового журнала.
Поскольку театр родился в Античности, мы решили вернуться к истокам и назвать журнал «Невропаст». Невропаст – древнегреческое название актера-кукольника (neurospaston (лат.) – марионетка), буквально: тот, кто дергает за нити. В начале ХХ века, когда кукольный театр оказался в центре внимания театрального авангарда, термин «невропаст» вошел в профессиональный обиход как актер-креатор, автор своей художественной вселенной.
Журнал будет выходить один раз в год, в перспективе планируется сделать его полностью двуязычным. В Большом театре кукол уже был опыт создания журнала: с 1959 года, при М. М. Королеве, выходил самиздатный «Ширмотростевский», который не только отражал внутритеатральную жизнь и фиксировал современный процесс, но и был своеобразным «окном в Европу» для кукольников, публикуя переводы обзорных текстов зарубежных коллег.
Тема первого номера – «Театр актуальных кукол». Этот подзаголовок БТК-ФЕСТа, придуманный три года назад, стал для нас универсальным определением театра кукол, который нам нравится. Традиционного или радикального, с куклами или без, театра неживой фактуры и «визуальной поэзии» – театра авторского, современного и живого.
Благодарим всех, кто откликнулся и согласился поучаствовать в этом начинании.