Яна Тумина – режиссер, доцент кафедры актерского мастерства и режиссуры театра кукол РГИСИ, лауреат Российской Национальной театральной Премии «Золотая маска» (2017, «Колино сочинение»). Более 15 лет была актрисой, соавтором и режиссером Инженерного театра АХЕ. С 2009 года начала работать как независимый режиссер. Ведет активную педагогическую деятельность, дает мастер-классы в России и за рубежом. Один из немногих режиссеров-кукольников, кто сегодня работает в направлении «социального театра», совмещая его с экспериментальным характером своих творческих поисков и продолжая разрабатывать поэтическую, образную природу языка театра кукол и предметного театра.
К такому опыту относится и спектакль «Я Басё» – инклюзивный проект «Упсала-Цирка», в котором заняты дети с особенностями в развитии. Мы поговорили с Яной Марковной о природе социального театра, различиях между профессионалами и любителями, педагогике и, конечно, о дальнейших планах.
С. Д. Сейчас в театре появляется большой интерес к непрофессионалам: инклюзивный театр, театр док и проч. Как Вы думаете, почему? Насколько вообще это интересно Вам?
Я. Т. Когда мы с АХЕ делали мастер-классы и проекты, часто среди участников оказывались люди, которые не имели прямого отношения к актерской профессии. В театре, где есть задачи быть предельно выразительным, быть личностью, быть адекватным себе, вполне могут оказаться люди, которые, выходя на сцену, не теряют себя, а проявляют. К таким, собственно, и относятся сами Ахешки, организовавшие группу художники Максим Исаев и Паша Семченко.
Иногда более выигрышно работать с людьми, не имеющими фундаментального актерского образования. Они могут благодаря своей «неопытности» быть более свободными от стереотипов. Конечно, все зависит от того, что нужно режиссеру: например, нужна работа, плотно связанная с текстом и эмоциями, тогда, вероятно, лучше работать с обученным человеком. А если ты делаешь проект и работаешь с подлинной историей, зачем тебе заставлять актера играть бездомного человека? Заинтересуй того, кто знает об этом все и попытайся предложить ему такую историю, которая, сможет вскрыть это как художественную реальность, желательно с возможностью повторения. Актер, которому ничего не нужно играть, это здорово.
С. Д. Социальный и инклюзивный театр позиционирует себя как театр прямого воздействия, театр, который напрямую меняет чью-то жизнь. Насколько для Вас важен практический результат?
Я. Т. Я не считаю, что занимаюсь социальным или инклюзивным театром. То, что удалось с помощью целой команды Упсалы и приглашенных актеров-соавторов создать такой проект (речь идет о спектакле «Я Басё». – С. Д.) – это пока не дает мне права считать, что я «занимаюсь» социальным театром, и уж тем более, что я имею в этом устоявшийся опыт.
Кроме профессии есть моя личная заинтересованность, мне важны и дороги эти дети, и я хочу им помогать. Изменю ли я их жизнь? Наверное. Мы меняем жизнь, потому что находимся вместе в творческом поиске. Это же не какой-то бытовой обморок или покинутость, которая, увы, становится привычной для большинства семей с особыми детьми в нашей стране, а мощные мотивации и радость. По поводу инклюзии… дословно – это включение, обеспечение того, кто выключен. Мне кажется, это имеет отношение к нашему обществу. То есть, прежде всего, это включение общества. А заниматься театром именно как инклюзией у меня вообще нет никакого желания. Заниматься театром, с особыми ли людьми или нет, можно только ради художественного процесса, ради катарсиса.
С. Д. Давайте подробнее поговорим про спектакль «Я Басё». Если я правильно понимаю, он вырос из годовой лаборатории, в которой участвовали и дети с особенностями в развитии и профессиональные цирковые артисты из «Упсала-Цирка». Насколько трудно было работать одновременно с профессионалами и непрофессионалами?
Я. Т. У нас, конечно, не было года беспрерывной работы лаборатории, были занятия после школы два-три раза в неделю. Начали осенью и закончили весной – чуть больше, чем полгода. Профессиональных актеров в спектакле два человека. Это Александр Балсанов и Алексей Попов. С ними было совсем не трудно, они необыкновенно тонко поддерживали весь процесс выпуска, а Александр Балсанов по сути стал сорежиссером проекта и педагогом на протяжении всей лаборатории. Так что у профессионалов было много любви и актерской заинтересованности во встрече с таким партнером, как особый ребенок. Потому что эти дети на самом деле очень многое дают в профессии, они ежесекундные, подлинные, рядом с ними трудно быть таким же подлинным. Надо соответствовать.
Другие артисты Упсалы тоже дети, просто без особенностей в развитии, но, например, из особенных семей, у многих сложные социальные ситуации. На самом деле, удивительно отношение детей «Упсалы» к «особикам»: по-настоящему трепетное, умное, терпеливое. Иногда думаешь: «Вот бы все люди были с таким отношением». Они, может быть, в чем-то хулиганы – в образовании или в социальной жизни. Но в отношении к особенным людям проблемные мы, а они очень адекватные, настоящие.
С. Д. Чем вообще отличается способ работы с профессиональным актером и с непрофессионалом?
Я. Т. Если бы я работала просто в театре, то могла бы по-другому про это рассказать. В цирке все-таки свои законы, приспособления, задачи, поэтому все пришлось узнавать с новой стороны. Но, имея опыт работы в АХЕ, я понимаю, что мы были недалеки от цирка. Мы занимались реальными действиями на сцене: организацией инженерных фокусов. В этом смысле цирк мне очень близок: здесь мало имитации, ты работаешь с настоящими вещами. Имитации в том смысле, что мы не занимаемся эмоциями, которые не связаны ни с чем конкретным. Дети «выкидывают» что-то волшебное, а тебе нужно его поймать, зафиксировать, да еще сделать так, чтобы это была повторяемая история.
С. Д. А как это сделать?
Я. Т. Образы. Для «особиков», например, очень важны образы. Вообще для детей образная система самая подходящая. Ты можешь сказать: «Идите тихо», но это не поможет. Или можешь сказать: «Вот этот человек спит, тебе нужно пройти так, чтобы его не разбудить». Но это все для театрального института. А если ты этим детям говоришь: «Смотри – это кот, а ты мышь, не разбуди кота!» – это запоминается, работает. Они очень хорошо «зеркалят», повторяют, если ты проходишь вместе с ними. Я стараюсь практически не пользоваться режиссёрским показом. Со студентами еще можно, но актер всё-таки должен идти от своей психофизики; не хочется, чтобы он копировал. А эти дети работают с показом. Этому я училась у Ларисы Афанасьевой (художественного руководителя «Упсала–Цирка» – С.Д.), у педагогов «Упсалы». Потому что у меня за годы уже выработана дистанция: я режиссер и даю своим актерам свободу выражения. А они четко, чуть ли не своим телом начинают рисовать вместе с ребенком.
С. Д. Вы ведете мастер-классы и преподаете в РГИСИ. Чему Вы стараетесь научить своих учеников?
Я. Т. Ничего секретного. Две самые важные вещи: научить их быть сострадательными, ответственными людьми-художниками и воспитать актера, который может стать автором (я пропагандирую авторский театр), автором роли, автором спектакля, тем более что в театре кукол актеру нужно быть и художником и технологом. С режиссёрами задача такая же. Еще Эфрос говорил, что (я сейчас своими словами скажу) ремесло вариативно, у каждого мастера свои подходы. А вот как научить человека в этой профессии быть человеком, самому открыться, вскрывать других людей?.. Мы можем об этом только говорить, а потом или радоваться результату или нет.
С. Д. А какова степень свободы актера в Ваших спектаклях?
Я. Т. Я стараюсь быть внимательной к актеру. И на человеческом уровне и на профессиональном. Но в какой-то момент, конечно, все беру в свои руки, и здесь важен фактор доверия. То есть я работаю с теми, кто доверяет моему вкусу и моему выбору. Например, есть несколько вариантов сцены, и я говорю: «Знаешь, это будет вот так». Могу объяснить, почему так, или даже могу не объяснять.
В любом случае в какой-то момент важно стать диктатором – я не говорю о качествах тирана, но о том, что важно все подчинить единственной воле, замыслу. Это иллюзия, что может быть некая свобода. Актер, особенно на первых этапах работы, конечно, для меня и соавтор, и антагонист, и протагонист, и все, что двигает процесс вперед.
С. Д. В заключение расскажите, пожалуйста, о своих дальнейших планах.
Я. Т. Их много. Из ближайших (премьера 21-22 октября) – проект театрального сообщества «Открытое пространство», спектакль называется «Деревня канатоходцев». В основе спектакля лежит притча, которую я сочинила на основе подлинной истории деревни канатоходцев в Дагестане.
С. Д. Это то, что было на фестивале «Упсала-Цирка» «День сказок»?
Я. Т. Да. Мы с Кирой Камалидиновой, художницей, с которой я много работаю, обсудили, что эту сказку здорово перевести на язык театра кукол и предметов. Четыре актера и мы с Кирой работаем над материалом. Он возник из небольшой затеи на «Дне сказок» в «Упсала-Цирке» и стал сценарием для спектакля.
Еще будут «Русские потешки» – пока не постановка, а лаборатория по созданию спектакля для слабовидящих детей. Вроде бы продолжится серия спектаклей: «Снежинка», «Колино сочинение», «Русские потешки». Еще четыре года назад у меня в голове возник этот триптих, и два спектакля мы уже сделали. Но тут, как и с «Басё», нужно время для раскачивания, для изучения темы. Только постановочных ресурсов мне не хватает, нужно побыть с этими людьми рядом, понаблюдать за ними, поэтому мы будем обращаться к семьям, волонтерам, специалистам, психологам и педагогам. Предстоит большая работа с композитором, и очень нам нужны актеры-тьюторы. К концу года должна появиться «Снежная королева» с Алисой Олейник. Это еще не все, но пока хватит.